Комбат. Остановить блицкриг! (сборник)  - Олег Таругин

И потому уцелевшие командиры наполовину разгромленной механизированной группы почти наверняка решат, что все произошедшее – не более чем досадная случайность. Если уже не решили. Мало ли что может случиться в первые часы войны? Например, мехгруппа случайно – конечно же, случайно! – наткнулась на возвращающееся из полевого лагеря подразделение, командир которого, увидев в утреннем небе первую волну бомбардировщиков, понял, что началась война, и решил оказать сопротивление. Или кто-то из комбатов, наплевав на запрет командования и угрозу попасть под трибунал, решился «поддаться на провокацию» сопредельной стороны и ночью самовольно вывел батальон из пункта постоянной дислокации. Размышляя подобным образом, Сергей даже не представлял, насколько точно он угадал недавние мысли обер-лейтенанта Красса.

Так что ожидать, что в ближайшее время за них возьмутся всерьез, вряд ли стоит. Пусть даже недолгий бой и стоил вермахту больше сотни жизней солдат рейха, двух десятков единиц уничтоженной техники (сгоревшие грузовики комбат в расчет не брал) и нехилых затрат на эвакуацию, лечение и последующую реабилитацию множества раненых. Но рисковать Кобрин, как бы оно ни обстояло, не собирался. Вот потому и гнал бойцов в максимальном темпе, уводя все дальше на восток.

Растянувшийся вдоль узкой лесной дороги, проходимой разве что для крестьянской телеги, батальон пер со вполне приличной скоростью, поначалу не ощущая усталости. Учитывая нагруженных минометчиков, несущих на плечах минимум по 20 кг, и сооруженные из нарубленных в лесу жердей и плащ-палаток носилки с ранеными, вполне нормально. Но самое главное, бойцы не ощущали того, что они именно ОТСТУПАЮТ: успевший повоевать, пусть и совсем в ином времени, Сергей без труда читал на чумазых, покрытых пылью и грязными разводами лицах радость от недавней победы. В отличие от той, другой истории они пока еще не поняли, что произошла чудовищная катастрофа, что впереди четыре долгих года войны, оставаясь убежденными, что всезнающий «батя» просто меняет позицию. И это было хорошо: батальон не БРЕЛ, а именно что передислоцировался, и даже самый слабый и уставший боец выкладывался изо всех сил, чтобы не отстать от товарищей. Ухитряясь при этом еще и шутить, отвечая на беззлобные подначки более выносливых сослуживцев. Легкораненые шли наравне со всеми, разве что без дополнительного груза, только с сидорами и винтовками на плечах.

Отведя взгляд, Кобрин тяжело вздохнул, стараясь, чтобы этого не заметил шагающий рядом особист. Эх, знали б вы, ребята, что вам еще предстоит впереди! Впрочем… вот этого вам как раз знать и не нужно. Категорически не нужно. Поскольку всему свое время.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться? – раздался рядом, отвлекая комбата от невеселых мыслей, чуть запыхавшийся голос.

Повернув голову, Кобрин взглянул на нагнавшего его пограничника с лейтенантскими кубарями на зеленых петлицах. Голова под сползшей на затылок пыльной фуражкой была неумело перевязана посеревшим от грязи бинтом с несколькими бурыми пятнами. На плече стволом вниз висела автоматическая винтовка «СВТ-40» с расщепленным пулей или осколком прикладом. Преисполненный усталости и с трудом сдерживаемой боли мутноватый взгляд погранца едва заметно «плавал» – похоже, контузия или сотрясение.

– Слушаю, лейтенант.

– Командир второй заставы 5-й комендатуры Августовского погранотряда лейтенант Авдеев, – представился тот, поддернув сползающий винтовочный ремень и коротко поморщившись от резкого движения.

– Капитан Минаев, – попросту ответил комбат, пожимая грязнущую ладонь лейтенанта. – Иваном звать. Серьезно ранен?

– Андрей, – представился тот. – Да вроде нет, так, осколком зацепило, когда снаряд рядом ахнул. Контузило, правда, но сейчас уже полегче.

– Скоро привал будет, отдохнешь малость, – подбодрил Кобрин. – А как до своих дотопаем, в госпиталь тебе нужно, с контузией не шутят. Чего хотел-то?

– Так это, представиться да с вами познакомиться. Ну, то есть с тобой. После гибели старшего по званию принял командование сводным отрядом 5-й комендатуры. Со мной 73 бойца, все с оружием. Имею три исправных пулемета «ДП». Боеприпасов, правда, маловато, что оставалось, почти все на дороге пожгли.

– Вот и хорошо, Андрюха. – Кобрин легонько хлопнул лейтенанта по плечу. – Главное, сами живы, а патронами мы поделимся. Кстати, спасибо, вовремя вы немцев отвлекли, мы практически без потерь отошли. Ладно, позже поговорим.

22 июня 1941 года, несколькими часами позже

Обещанный привал Кобрин объявил только спустя два часа, когда бойцы начали заметно выдыхаться – хотел, пока были силы и не иссяк боевой кураж, увести батальон как можно дальше в тыл. Хотя, конечно, учитывая, какими темпами гитлеровцы развивали наступление, какой уж там тыл! Немец-то по дорогам прет, а танки и автомашины пешком никак не обгонишь, хоть бегом беги. Тут бы в окружении внезапно не оказаться. Но сейчас людям нужен отдых, а раненым – перевязка. Тем более от границы они удалились почти на десяток километров – не столь и плохо, учитывая обстоятельства.

Первым делом Сергей вызвал к себе троих уцелевших ротных: лейтенанты Куренок и Исаев погибли в бою. Зыкин с Авдеевым, разумеется, тоже присутствовали. Как и пока еще незнакомый Сергею командир санитарного взвода, немолодой военфельдшер с усталым лицом натурального фаталиста. По крайней мере, комбату так показалось – мог и ошибиться, возможно, просто устал человек. Санвзвод состоял всего из восьми человек, четырех фельдшеров и трех санинструкторов. Причем пятеро из них были хрупкими молоденькими девчонками. Учитывая, скольким раненым им сегодняшним утром пришлось оказать помощь под немецкими пулями и снарядами… тут и на самом деле фаталистом станешь. А вообще с «медициной» нужно будет отдельно переговорить, с глазу на глаз. Подобное лишним никогда не будет, проверено временем. Военфельдшер, хоть и приравнивается к армейскому лейтенанту, в сущности так и остается глубоко гражданским человеком. А таким на войне всегда тяжелее.

Дождавшись, пока командиры рассядутся на земле, Кобрин оглядел подчиненных. Лейтенант Степцов, ротный-раз, и минометчик Паршин оказались легкоранеными: у пехотинца перевязана голова, а командир минометной роты баюкал на груди подвешенную на перевязи из скрученного бинта руку. Остальные вышли из боя без ранений. Ну за исключением контуженного близким взрывом пограничника, конечно.

– Докладывайте, товарищи. Сначала командиры стрелковых рот, дальше артиллерия и медицина. Прежде всего меня интересуют потери – погибшие, раненые? Что с боеприпасами и оружием? Докладывать кратко, по существу. Списки всех погибших составить, не откладывая, и предоставить мне лично до конца привала. Всех – и поименно! Наши героически павшие товарищи не должны остаться пропавшими без вести ни при каких обстоятельствах! Это приказ, ясно? Вот и хорошо. Начинает командир первой роты лейтенант Степцов. Слушаю.

Кобрин прекрасно понимал, что лейтенанты вряд ли вспомнят всех погибших, но он слишком хорошо знал историю. Особенно ту ее часть, которая касалась десятков тысяч пропавших без вести в первые дни, недели и месяцы войны. И сейчас пытался сделать хоть что-то для этих ребят. Впрочем, возможно, и зря: получившие извещение со страшной, но все-таки неопределенной надписью «ваш сын (отец, муж, брат) пропал б/в», семьи многих из них не теряли надежды до самой Победы, порой находя в этой самой надежде смысл дальнейшего существования. Недаром ведь в древности говорили: «Надежда умирает последней». Но и иначе он просто не мог, и как командир, и как человек, пусть и имеющий к этому времени весьма далекое отношение. Не мог хотя бы просто потому, что его собственный прапрадед, лейтенант Федор Андреевич Кобрин, командир разведвзвода, пропал без вести в конце июня 41-го где-то примерно в этих краях. К сожалению, никакой более подробной информации семейная история не сохранила, и даже единый электронный банк данных Минобороны, к которому он получил полный доступ, став курсантом ВАСВ, ничем помочь не мог.